должен был упомянуть в числе сторонников лесопосадок, ибо так оно и было на самом деле. Черт побери! Бедняге пришлось извиниться, сославшись на то, что он перепутал имена. На скамье адвокатов и в зале послышались смешки. Дежурный офицер по знаку председателя призвал публику к порядку.
Свидетель было обрадовался, что допрос кончился, когда д-р Ригоберто попросил разрешения задать ему несколько вопросов.
— Вы не из этого района, свидетель?
— Нет, сеньор, я из Эскуркелы.
— Кто назначил вас сторожем?
— Сеньор доктор Базилио Эшперанса дал мне записку к сеньору инженеру Штрейту.
— Уважаемые судьи, сеньор доктор Базилио Эшперанса председатель Националистической лиги. Он пользуется большим влиянием в округе. — И, обращаясь к свидетелю, продолжал: — Вы часто встречаетесь с вашим покровителем?.. Не забываете отнести ему кролика или корзинку форели?
— Что бы я ему ни носил, я никогда не расплачусь с ним за то добро, которое он для меня сделал. Я за него в огонь и воду готов, если он скажет. Я многим ему обязан.
— Разумеется, сеньор, это совершенно естественно, сеньор доктор Базилио Эшперанса заслуживает этого. И, если бы мне сказали, что политика в Буса-до-Рей делается за телячьи ножки, я бы ответил, что это такой же обычай, как всякий другой. Взятка там дело привычное. Сегодня берет Белтрано, который стал председателем, завтра берет Сикрано, который его заменил. А крестьянин, чтобы его выслушали да поменьше обобрали, должен идти в город с корзиной, набитой яйцами, копченым мясом, или с гусем, или с поросеночком.
Раздался голос председателя:
— Еще не очередь защитительных речей.
— Это просто иллюстрация и извините, что я у вас отнял время этими ненужными отступлениями. А теперь ответьте мне, свидетель: сеньор доктор Базилио Эшперанса, должно быть, очень недоволен тем, что произошло в Серра-Мильафрише? Разумеется: как же иначе! Ведь в его феоде нарушены устои, окаменевшие, как древняя порода. Вы, конечно, слышали, как он говорил, что этим псам нужно шею свернуть… отвечайте, Телес Жордао!
— Да, слышал.
— Вы слышали это от своего покровителя, за которого готовы в огонь и воду. Больше к этому свидетелю у меня вопросов нет. Будьте любезны, господа судьи, принять это к сведению.
Ригоберто положил ногу на ногу, скрестил руки и стал ждать нового свидетеля, когда заметил, что раздраженный д-р Базилио Эшперанса направляется к нему.
— Вы тупица, сеньор.
— Круглый, знаю об этом и никогда не исправлюсь. А если бы я таким не был, то был бы таким же важным и счастливым человеком, как вы.
Второго свидетеля обвинения, тоже сторожа и тоже попытавшегося лгать, адвокат также сразил. Наконец перед судом предстал Бруно Барнабе, старший из братьев. Он был в форме и берет держал в руке. Его наглая мина не могла скрыть смятения и нервозности.
— Клянетесь говорить только правду?
Последовали обычные вопросы и ответы. Бруно старался быстрее выполнить свой неприятный долг и не слишком себя скомпрометировать. Д-р Ригоберто решил, что парень ни рыба, ни мясо. Представитель министерства внутренних дел остался недоволен этим допросом и обратился к свидетелю, прежде чем адвокат сумел опередить его:
— Скажите, свидетель, является ли кто-либо из подсудимых вашим родственником, приятелем, с которым вы выпивали, или соседом?
— Никто из подсудимых не является моим родственником, ваше превосходительство. Из нашей деревни Урру-ду-Анжу здесь двое, остальные из соседних деревень. Что же касается приятелей, то я не помню, чтобы хоть раз с кем-нибудь из них я выпивал.
— Посмотрите внимательней. Что вы можете сказать о Мануэле Ловадеуше?
— В каком смысле?
— Не был ли он одним из тех, кто подбивал крестьян на мятеж?
— Открыто он этого не делал, но он такой краснобай, что вполне мог быть в их числе.
— Следовательно, если бы он захотел, жертв можно было бы избежать?
— Может быть, я не знаю. Если бы захотел… Но разве можно заставить человека хотеть или не хотеть… — Бруно крутил свой берет, уставясь в пол.
— Смотрите мне в глаза… Итак, если бы захотел?..
— Если бы захотел… — Бруно поднял и снова опустил голову.
— Да, если бы захотел?
— Если бы захотел, мог бы многое сделать.
— Разумеется, многое, удержать своих односельчан, например, — послышались слабые смешки. — А он не удерживал? — Это прозвучало совсем фарисейски. — Ведь можно было бы избежать столкновений и жертв. Разве ему что-нибудь мешало?..
— Если бы он захотел… — выдавил из себя Бруно с подленькой улыбкой, и судорожно, словно ему осталось жить считанные минуты, обдумывая ответ: — Если бы захотел, может быть, и удалось.
В этот миг послышался голос, который прогремел под сводами зала словно гром. Старый Теотониу Ловадеуш проклинал Гниду, его голова, напоминавшая голову Селена, возвышалась над многоликой толпой. Обернувшись в его сторону, все сразу вспомнили, как незадолго до этого судья назвал горцев волками.
— Кто тебе это сказал, мошенник? Кто? Ты слышал, чтобы мой сын призывал к бунту? Разве, когда он приехал из Бразилии, горцы не знали, что их собираются грабить? Ну, подожди, щенок, ты мне еще заплатишь!
К старику подскочили полицейский и дежурный офицер. Судья поднялся со своего кресла:
— Отправить его в тюрьму!.. Три дня ареста!
Ригоберто вступился за Теотониу, он говорил о его сединах, о его законном возмущении несправедливым обвинением Мануэла, которое, разумеется, могло повлиять на сеньоров судей. Все было тщетно. Старика вывели из зала силой, а он бился, как в припадке.
На какой-то миг Бруно задумался, но потом продолжал отвечать на вопросы с тем же рассчитанным вероломством.
— Свидетель, вы слышали когда-нибудь, чтобы подсудимый вел пропаганду подрывных идей, то есть идей, направленных против нашей святой матери церкви, против собственности, против законного порядка, установленного с одобрения нации?
— Да, слышал.
— Не можете ли вы сказать конкретнее, о чем именно он говорил?
— Он считает, что мир устроен несправедливо: у одних есть все, а у других ничего; одни умирают с голода, а другие от обжорства. Но, по правде сказать, он никогда не советовал прибегать к насилию. Что же касается религии, то все знают, что на службах он не бывает и не исповедуется. Однако он и мухи не обидит…
— Вы никогда не слышали от подсудимого, что религия — это обман, а священники служат этому обману.
— Нет, сеньор.
— Но это записано в протоколах, — сказал судья, хлопнув рукой по пухлой пачке бумаг. — Ладно, пускай вы этого не слышали, однако допускаете ли вы, что подсудимый мог это сказать?
Бруно низко опустил голову, лицо его напряглось, и после некоторой паузы он выдавил:
— Нет, сеньор.
— Отлично! А не говорил ли он, будто Христос родился на соломе, чтобы доказать, что все мы
